Возможно байки, но понравилось... ¶
Возможно байки, но понравилось:
Рассказали про одного человека. Трагическая, в общем, судьба. Давид Гоцман номер два, с той разницей, что работал начальником УГРО не в Одессе, а на Дальнем Востоке. По городу с ним невозможно было идти: где ходьбы десять минут, Д.М. (на самом деле его, конечно, звали иначе) шел полчаса, потому что каждый встречный считал своим долгом поздороваться и поговорить за жизнь. На вопрос спутника «Кто это?» ответ был всегда один: «Да сажал я его в таком-то году».
В перестройку Д.М. выперли на пенсию, хотя сил и желания работать еще хватало. Демократические перемены он не принял, до конца оставался убежденным коммунистом и патриотом Советского Союза, Ельцина и его клику ненавидел от всей души и считал американскими шпионами.
Личная драма этого человека состояла в том, что его сын и дочь эмигрировали в ненавистную Америку и неплохо там устроились. Жена капала ему на мозги лет 10: очень ей хотелось перебраться к детям и внукам, и в конце концов Д.М. сдался. Как видно, зря: меньше чем через год после переезда у него обнаружили запущенный рак.
Хваленая американская медицина вылечить его не могла, но и в покое оставлять не хотела. Мучила ненужными уже операциями. И вот, очнувшись после последней операции в палате интенсивной терапии, из которой, как он знал, ему уже не выйти, Д.М. увидел перед собой седого негра в черной сутане.
— Здравствуйте, я пастор Джексон, — сказал негр (сиделка перевела). — Я здесь для того, чтобы облегчить вам переход из этого мира в другой мир, лучший. Не хотите ли исповедоваться?
Умирающий молчал.
— Вы, наверное, принадлежите к другой религии? — догадался пастор. — Неважно, у нас в госпитале работают представители самых разных конфессий.
Есть православный священник, католический, иеговистский, раввин, мулла.
Кого вам позвать?
— Комиссара! — злобно ответил Д.М. и отвернулся к стене.
Через два часа дверь палаты опять отворилась.
— Здравствуйте, — сказал вошедший. — Я Реймонд Келли, комиссар полиции Нью-Йорка. Пастор Джексон передал, что вы хотите меня видеть.
До смерти Д.М. комиссар заходил в его палату еще несколько раз. Им таки было о чем поговорить.
После института довелось работать мастером на Ташкентском заводе «Подъемник». Сам я работал в экспортном цеху, публика там была интеллигентная, через одного с орденами Ленина. А на планерку приходилось ходить в административный корпус через заготовительный участок. Работа на этом участке была одна из самых тяжелых на заводе, гильотины, вальцовочные станы и тому подобная техника. Работяг, которые работали на этом участке, набирали в основном из дальних областей Узбекистана, потому как городские даже за семейное общежитие на такую работу не шли.
По этой причине народ там подобрался еще тот: матерщинники и крамольники — это самое малое, что можно про них сказать. Вот в одно прекрасное утро иду через этот участок на планерку, возле одной из гильотин двое работяг грузят порезанные заготовки на тележку, у одного из них заготовка выскальзывает и падает на ногу второму, тот, хватаясь за ногу, кричит:
— Ну ты, мажордом!!!
Я готов был услышать что угодно, но только не это, в памяти сразу всплыли «Три мушкетера», «Графиня де Монсоро». Я поинтересовался у болезного, что означает для него это слово. Ответ меня просто убил:
— Ти что книжка не читал, это по пранцузки значит пидорас.
В дальнейшем оказалось, что крановщицы, все женщины, часто жаловались начальнику цеха на ненормативную лексику на этом участке и бригадир, дядя Юра, предложил тем заменять великий и могучий французской матерщиной, а потому как языка он не знал, то и предлагал им слова из книг замечательного писателя.
Больше меня не удивляли, услышанные на этом участке слова дофин или сюзерен!!!
Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.
